Михаил Салтыков-Щедрин - Том четвертый. [Произведения]
Софья Александровна. Смотрите, берегите ваше сердце!
Обтяжнов. Где уж сберечь! И как подумаешь, что ваш Николай Дмитрич так-таки с утра и оставляет вас в одиночестве!
Ольга Дмитриевна. Да, представьте себе! даже вечером очень часто!
Софья Александровна. Что ж тут удивительного, maman? Nicolas служит, не может же он все сидеть подле меня!
Обтяжнов. Ну, нет-с, Софья Александровна, я бы так не поступал-с! Откровенно вам скажу, если б я был вашим мужем, я бы ни на минуту! Помилуйте, с утра до вечера убиваться над какою-нибудь сушью, над какою-то, с позволения сказать, бумажною мертвечиной, когда в глазах находится такая прелестная живая поэма!
Софья Александровна. Вы увлекаетесь, мсьё Обтяжнов!
Ольга Дмитриевна. Ая так нахожу, что Савва Семеныч совершенно прав. Мы, русские женщины, живем какою-то странною жизнью, les messieurs нами пренебрегают, охотнее остаются между собой, особливо с тех пор, как эта скучная политика и разные гадкие вопросы завладели всеми. Иногда по вечерам у Николая Дмитрича бывает очень много messieurs, но все они так и смотрят, как бы поскорей исчезнуть в кабинет, чтоб накуриться и наболтаться разной гадости. А нам даже словечка не промолвят.
Софья Александровна. Maman, можно подумать, что вы жалуетесь!
Ольга Дмитриевна. Еще бы! Я, право, не понимаю этого существования. Il n’y a plus de galanterie[128] — ну, положим, что это так следует, но ведь надо же заменить ее чем-нибудь! Не сидеть же нам, бедным, сложа руки по углам; ведь не забудьте, что женщина недаром считается царицею общества.
Апрянин. Царицею бала, Ольга Дмитриевна!
Набойкин. А по-вашему, бал выше общества?
Апрянин видимо остается недоволен этим замечанием.
В том, что вы сейчас высказали, Ольга Дмитриевна, есть много правды, но что же делать? таково направление века! Если мужчины философствуют, надобно, чтоб и женщины философствовали вместе с ними!
Ольга Дмитриевна (вздыхая). La philosophie à deux, mais c’est charmant![129]
Обтяжнов. Вот видите, Ольга Дмитриевна, стало быть, нет худа без добра! Поверьте, что всякое занятие хорошо, когда оно производится à deux. Вот я целый месяц убиваюсь, доказываю это Софье Александровне! (Хохочет.)
Ольга Дмитриевна. Нет, messieurs, вы не понимаете, этого! У вас все это как-то материально! Даже Савва Семеныч — и тот изменил à la bonne vieille galanterie.[130]
Обтяжнов. Помилуйте, belle dame! Я совершенно таков, как кому угодно! Если даме нравится galanterie — я не прочь и от этого! Ручку там поцеловать или ножкой полюбоваться — ведь это еще не бог знает какая провинность! Софья Александровна! царица! да скажите же хоть словечко в защиту вашего верноподданного!
В передней раздается звонок; Апрянин и Камаржинцев встают и раскланиваются.
Апрянин и Камаржинцев (вместе). Позвольте надеяться, Софья Александровна, что вы и на будущее время не откажете нам в вашей благосклонности! Ольга Дмитриевна!
Ольга Дмитриевна. Mais constamment, messieurs, venez nous voir souvent.[131]
Софья Александровна. Au revoir, messieurs![132]
Апрянин и Камаржинцев уходят.
Обтяжнов (вполголоса Софье Александровне). Ходите почаще, без вас веселее! Вот народец-то! Надобно думать, что их в младенчестве не волчица, а ослица молоком выпоила!
Набойкин. Ну, нет, не говорите этого; в своей сфере и они преопасный народ! вот, например, зайти к Доминику, наесть на целковый, заплатить только за два пирожка — это они устраивают весьма ловко.
Ольга Дмитриевна. Фи, мсьё Набойкин!
СЦЕНА II
Те же, кроме Камаржинцева и Апрянина. Клаверов.
Обтяжнов (уступая Клаверову свое место подле Софьи Александровны). Вашему превосходительству честь и место.
Клаверов (подавая руку дамам). Bonjour, mesdames. А я нарочно к вам поспешил, чтоб сообщить приятную новость. Николай Дмитрич определен.
Набойкин. Браво!
Ольга Дмитриевна. Ну вот видишь, Sophie, как все это мило устроилось! Петр Сергеич! мы должны быть вдвойне благодарны вам: и за себя и за Nicolas: он так исстрадался, бедный, в последнее время! Вы поступили как истинный рыцарь!
Обтяжнов. Стало быть, теперь Николай Дмитрич еще больше будет сидеть в канцелярии! Это успех.
Клаверов. Il a fait ses preeues,[133] и притом самым блистательным образом. Князь сам читал его работу и остался от нее в восторге. Только и говорил целое утро сегодня: это удивительно, mon cher, я решительно все понял! А это, я вам доложу, похвала не малая: я целых два года мучился, чтоб достигнуть такого результата!
Софья Александровна. Мы этим вам обязаны, Петр Сергеич! (Подает ему руку, которую Клаверов целует.) Вот, Савва Семеныч, сумейте заслужить таким же образом!
Клаверов. А что, верно, Савва Семеныч любезен, как и всегда?
Набойкин. Мало того что любезен: увлекается, возвышается до поэзии!
Обтяжнов. Любезен-то я любезен, да любезности-то мои… Нет, уж стара стала, слаба стала, Петр Сергеич: пора, видно, и на покой! Не то что вы, молодые люди: пришел, увидел и победил!
Софья Александровна томно улыбается Клаверову. Обтяжнов грозит ей.
Нечего, нечего улыбаться-то, сударыня! Вспомните когда-нибудь и нас, солидных людей!
Набойкин. А как же Нарукавников?
Клаверов. Ему приказано подождать следующей вакансии… ну, он и подождет ее! А признаюсь, я таки сильно опасался за успех (смотрит, улыбаясь, на Софью Александровну), но вчерашний вечер доставил мне решительную победу!
Софья Александровна. Messieurs, что ж вы не курите? Петр Сергеич! (Звонит.)
Входит лакей.
Огня!
Клаверов. Ах да! чуть не забыл; вы мне позволите, Софья Александровна, просить вас принять от меня ложу на сегодняшний спектакль: дают «Дочь фараона», которую Ольга Дмитриевна так желала видеть. (Вынимает билет.)
Обтяжнов. Да помилуйте, Петр Сергеич, я только что вызвался…
Ольга Дмитриевна. Не вызвались, Савва Семеныч, а вас попросили!
Обтяжнов. Да нет, Петр Сергеич, уж это значит, вы просто вторгаетесь в чужую сферу!..
Клаверов. Савва Семеныч, возьмите себе за правило: никогда не следует дожидаться, чтоб вас просили дамы. Надо самому предупреждать их желания.
Набойкин. Это вам поучение на будущее время, Савва Семеныч! Впрочем, вам еще остается утешение — букет!
Обтяжнов. Пожалуй, Петр Сергеич и это утешенье отнимет. (Софье Александровне.) Впрочем, я все-таки не отчаиваюсь, belle dame!
Ольга Дмитриевна. Вот я приглашала вас, Савва Семеныч, быть моим cavalier servant[134] — вы не хотели! А я была бы снисходительнее.
Обтяжнов. Помилуйте, Ольга Дмитриевна, как я смею не хотеть! Я желал только сказать, что мне хорошо и подле Софьи Александровны. (Набойкину.) Однако, знаете ли, Павел Николаич, уж если заказывать букет, так заказывать, поедемте-ка вместе. (Встает, за ним Набойкин.)
Софья Александровна. Messieurs, я надеюсь, что вы обедаете у нас: сегодня мы будем праздновать победу!
Набойкин. Если вы прикажете!
Обтяжнов. А я, Софья Александровна, не буду: Петр Сергеич у меня весь аппетит уничтожил. Не будь этого обстоятельства, я готов бы был обедать с вами не только сегодня, но и вечно… ей-богу!
Клаверов. Вот и видно, что вы уж в преклонных летах: только и думаете об том, чтобы вечно обедать. А впрочем, не грустите, добрый старик: я сегодня не обедаю у Софьи Александровны, следовательно, вы можете располагать своим аппетитом, как вам угодно.
Софья Александровна. Отчего же вы не хотите обедать с нами?
Клаверов. Нельзя, Софья Александровна, князь звал меня; а вы знаете, когда меня призывает долг…
Софья Александровна. Это очень мило!
Обтяжнов. Не грустите, Софья Александровна! Я буду. И какой же сюрприз я вам приготовлю! (Уходит вместе с Набойкиным.)
Софья Александровна. Maman, вы бы распорядились насчет обеда!
Ольга Дмитриевна. И то правда! Nous autres, vieilles femmes,[135] мы только и годны на то, чтоб хозяйничать! (Вздыхает.) А было время, когда и за меня хозяйничали!
Клаверов. Помилуйте, Ольга Дмитриевна, за вас и теперь можно похозяйничать!
Ольга Дмитриевна. Нет, это уж комплимент. Я сама очень хорошо знаю, что мое время прошло. Je vous laisse, mes enfants.[136] (Уходит.)
СЦЕНА III
Те же, кроме Ольги Дмитриевны, Набойкина и Обтяжнова.
Клаверов. Cher ange![137] вы произвели целую революцию! Старик просто трепещет, говоря об вас! Само собой разумеется, что он не читал никакой работы Бобырева.
Софья Александровна. И вы довольны этим?
Клаверов. Разумеется, доволен за вашего мужа. Разумеется также, что соперничество такого почтенного старца, как князь, не может тревожить меня. Я не должен скрывать от вас, милая Sophie, что надо еще перейти через много трудностей, чтоб обеспечить успех вашего мужа, а следовательно, и ваш собственный. Тут целая cabale;[138] люди с большим влиянием, а главное женщина, — все это держит сторону Нарукавникова и может каждую минуту изменить решение князя. Знаете ли вы, что даже канцелярия, даже товарищи начинают незаметно склоняться на сторону Нарукавникова?
